В третью стражу [СИ] - И Намор

    А между тем, женщина, похожая на молодую Ию Савину – ту, еще из "Дамы с собачкой" или даже моложе, — не может больше игнорировать хамского поведения забывшего о приличиях господина и, нахмурившись (но откуда же ей знать, что от этой, такой знакомой вертикальной складочки между бровей, у Ицковича чуть не случился инфаркт), идет мимо него к свободному столику.

    "Мой бог!" — кричит мысленно Олег и, совершенно растеряв остатки здравого смысла, начинает читать Бернса. Вслух! Как тогда в Москве,... через семьдесят лет.

    I once was a maid, tho' I cannot tell when, — пока еще тихо, но воодушевляясь и оттого повышая голос:

    And still my delight is in proper young men;

    Some one of a troop of dragoons was my daddie,

    No wonder I'm fond of a sodger laddie[58],... — Тогда он поддразнивал ЕЁ, но сейчас...

    Женщина услышала и вздрогнула, словно стихи эти были ей понятны и значили большее, чем просто хорошие стихи на чужом языке. Вздрогнула и остановилась. И развернулась в сторону совершенно обалдевшего Ицковича, и выпалила по-русски, как и должна была бы, если бы – каким-то чудом – это была Она:

    — И этим родством я горда!

    И тут же, по-английски, легко узнаваемым голосом Беллы Ахмадулиной и приятеля Вини Пуха сообщила:

    – Tut-tut, it looks like rain.

    И у Олега защипало в глазах, но все-таки его нынешние нервы были не чета тогдатошним – он справился.

    — Это неправильные пчелы, и мед у них неправильный! Танюшка!- отозвался по-русски на "пароль" Баст фон Шаунбург, вставая и, в удивлении, — жестом рыбака "вот такая сорвалась", — разводя руки.

    — Олег-х-х-х..., — выдохнула Татьяна и едва сдержалась, чтоб не броситься в объятья. — Олег!.. — Повторила уже совсем шепотом, хватаясь за спинку стула.

    Глаза ее – чудные глаза, где зелень легко превращалась в синь, да еще искрило неизвестно откуда появляющимся золотом, — мгновенно заблестели, и две слезинки медленно скатились по щекам, оставляя черные следы от ресничной туши...

    — Пятачок!.. Ты... совсем... девочка теперь... девушка... — Олег не мог подобрать слов для характеристики произошедшей метаморфозы. Он помнил интересную, — почти сорокалетнюю, — женщину, а видел перед собой столь юное существо, что дух захватывало, и в эту минуту напрочь вышибало теперешнее знание, что и сам он не тот, совсем не тот.

    — Ты совсем не изменилась! — Объявил он вслух и тут же устыдился. — То есть, стала еще красивее! То есть... ты и была очень красивой..., — и замолчал, окончательно запутавшись.

    Татьяна тем временем пришла в себя, аккуратно промокнув батистовым платочком глаза, и сказала ровным чуть приосевшим голосом:

    — Тушь потекла, посмотри: не размазалась? А ты совсем другой, может это и не ты? Волосы русые, нос прямой, глаза серые... или голубые? — перечисляла Татьяна, разглядывая незнакомого знакомца.

    — Я, я! — Быстро ответил Олег по-русски. — Я это я... в смысле Ицкович, в смысле... А ты? Кто ты? Простите, ваше имя-отчество не Марфа Васильевна?

    — Буссэ, Жаннет Буссэ. Я...

    — Очень приятно... эээ... царь... эээ... Бонд, Джей... — Олег не закончил шутку, — француженка, полагаю?

    – Oui, monsieur. Cela ne vous plaоt pas?[59] – спросила Жаннет, уловив что-то в интонации Ицковича.

    – J'aime bien votre nouvelle coiffure. Je suis content de vous revoir[60]. — ответил невпопад Олег глупой фразой из разговорника. — Ты же знаешь: я не говорю по-французски! Разрешите представиться, фройлен, — перешел он на немецкий, — Себастиан фон Шаунбург.

    – Du bist der Deutsche! — перешла на немецкий и Татьяна – Lächerlich, ihr dem Gott![61]

    — А вот по-немецки ты говоришь все с тем же нижегородским, а не с французским прононсом! — рассмеялся Олег и, отодвинув стул, усадил неожиданно возникшую из того бытия Татьяну за стол.

    – Das ist der Pariser Tango Monsieur, Ganz Paris tanzt diesen Tango Monsieur – голосом Мирей Матье с характерным грассированием тихонько напела Жаннет.

    "Она что знала?! Или совпадение?"

    — О-ооо... Парижское танго... Вот так!? — только и оставалось сказать Олегу, — там... эээ... тогда... ты только наших изображала, а эту песенку пела ужасно...

    — А ты – врал! — с веселым ехидством разоблачила Татьяна. — Я так и знала!

    — О, нет! Только комплименты, "Лаванда" у тебя получилась великолепно! — ответил Олег, прижимая руку к сердцу.

    Татьяна улыбнулась, что-то вспомнив...

    — Это Жаннет, она у меня бакалавр философии, специалист по Гёте.

    Напряжение ушло, но пережитое ими потрясение было того рода, что выбрасывает адреналин в кровь, а бешено стучащее сердце ускоренно разносит его по организму, побуждая к физическому действию: бежать, рубить или... в постель!

    — У меня ужасно разболелась голова. — Потерев виски, сказала зарозовевшая щеками Татьяна – всегдашняя ее реакция на небезразличных ей людей, — но взгляда не отвела. Смотрела на Олега так, словно предполагала увидеть проступающее сквозь черты молодого немца знакомое по прошлому лицо "старого" еврея. Но, увы, если ей досталась здесь практически ее собственная внешность, Олегу – к добру или нет – не настолько подфартило.

    "Чужое лицо.... Была, кажется, такая книга, или это было кино?"

    — Э... — Сказал Ицкович, бросив взгляд на часы и вдруг потеряв всякую уверенность в том, что делает.

    — Мне нужно идти, но мы еще увидимся? — Спросил с утверждением, приложив салфетку ко лбу, — организм пережигал адреналин в пот, — в кафе не было жарко.

    — А как же?!.. — Встрепенулась Татьяна-Жаннет, и Ицковичу показалось: в ее глазах промелькнул обыкновенный испуг. — Ты меня что, одну здесь бросишь?

    Ицковичу очень понравилась и интонация, с которой это было сказано, и угадываемый за словами подтекст.

    — Ну, что ты! — Олег положил ладонь на ее руку и с замиранием сердца констатировал, — тонкие белые пальцы остались на месте.

    "Возможно..."

    — Что тебе заказать? Кофе?

    — Не знаю. Может быть, чай? Сердце что-то колотится... — Таня была, как будто, не уверена, чего ей хочется.

    — Значит коньяк! — сказал Олег и повернувшись к подошедшему в ожидании заказа кельнеру. — Две рюмки коньяка. У вас есть коньяк?

    — У нас есть коньяк, — почти неприязненно ответил кельнер, и ушел, что-то бормоча под нос.

    — Что ты делаешь в Праге? — "Ну, должен же он ее об этом спросить!"

    — Поехала на новогодние каникулы, а приехала... — Татьяна не закончила мысль.

    — А ты?

    "Мило..."

    — Я, видишь ли, теперь торговый агент фирмы "Сименс и Шукерт", — объяснил Олег, которому не хотелось пока посвящать Татьяну в свои непростые "подробности". — Начальство требует утрясти некоторые взаимные противоречия с господином Шкодой. То есть, не с ним самим, разумеется. Это не мой уровень, как ты понимаешь. А с его директорами.... А где ты живешь?

    — А почему ты спрашиваешь?

    Странный какой-то разговор. Вроде бы и рада встрече, но в то же время, как девушка, понимаешь...

    Впрочем, она сейчас и не та женщина, и вообще: неизвестно кто...

    "Черт!"

    — Таня, — тихо произнес взявший уже себя в руки Олег. — Я страшно рад тебя встретить. Ты даже не представляешь, насколько рад. И я тебя теперь не отпущу. — Он специально сделал паузу, чтобы женщина вполне оценила смысл сказанного, и прямой, и переносный. — Но мне надо отлучиться. Всего на пару часов! — Поспешил он успокоить насторожившуюся Татьяну. — И я хочу быть уверен, что, закончив свои дела, найду тебя там, где ты будешь. Я просто не знаю, что со мной случится, если ты исчезнешь.

    Вообще-то, судя по всему, они оба исчезли, и не только относительно друг друга, но и относительно всех прочих – почти всех – современников. На самом деле, следовало удивляться именно тому, что они здесь встретились. Вероятность данного события, даже если оба они одновременно перешли из своего – в это время, стремительно уходила за абсолютный ноль, но вот она — Таня Драгунова, москвичка, которую Ицкович в последний раз видел в Питере летом 2009, — сидит перед ним в любимой каварне Кафки, в зимней Праге 1936 года. И коли так, то человеческая психология, которая на дух не переносит сложнозакрученных философских вопросов, подбрасывает знакомые формы поведения, удобные как домашние разношенные туфли.

    — Я просто не знаю, что со мной будет, если ты теперь исчезнешь.

    — Я тоже, — тихо-тихо, почти неслышно произносит она, но Олег слышит, и сердце получает новую дозу и начинает танцевать джигу, и мышцы требуют движения...

    — Кажется, дождь собирается. — Взглянув на небо, сказала Татьяна.

    Они вышли из подземного перехода метро "Площадь Ильича" и остановились на мгновение, словно решая, куда идти дальше. Решала, конечно, Таня, а Олег был лишь "иностранный турист".

    — Разойдется, — улыбнулся Олег, мельком глянув на небо. — А у вас здорово получилось изобразить Пятачка!